Забираем тревоги, несчастья и боль,
Оставляем тебя в одиночку с собой,
Ничего не терзает, не давит, не злит,
Не пугает, не трогает, не бередит.

Не сжимает ничто, в темноте не глядит,
В подворотне не воет, клинок не таит,
Хворей нет здесь и ям долговых не сыскать,
Можно вдоволь наесться, вольготно дышать.

Здесь к другому жена не пыталась уйти,
Дети могут свободно счастливо расти,
Здесь родители молоды, бабушки живы,
А слова из романса правдивы, не лживы.

Нет похмелий, нет ссадин, болей родовых,
Нет заноз и соринок в глазах голубых,
Нет несданных зачётов, ревности, вшей,
Нет мозолей, артрита, комаров, волдырей.

Нет в подошве гвоздя, нет укусов пчелы,
Нет аварий, наездов, стрелкотни, суеты,
Нет разорванных жил и натруженных рук,
Не пугает хитиновым телом паук.

Мы меняем все это на победы и счастье,
На достоинство, бой, упоение страсти,
На величие, память, на сонаты, куплеты
На холсты и листы, на осанны, памфлеты.

Оставляем спокойное мёртвое море,
Вкруг тебя, над тобой, под тобою... с тобою,
Лишь одно окружающим надо бы знать,
Что тебя бы неплохо... иногда поливать.

Есть инструкций мильон ко всему-ко всему:
К шлифовальной машине, к верстаку, долоту,
К телевизору, печке, дивану, кастрюле,
К бритве, краске - на стендах, в миниатюре.

К автовозу и копру, кораблю, самолёту,
Руководство по дайвингу, руководство полётов,
Схемы разных путей и электроцепей,
Карты Мыса доброй надежды и Залива свиней.

Есть шпаргалки "Ходи-не ходи" и "Не стой под стрелой!"
Про соосность отверстий - "Не тыкай рукой!"
То "Башмак убери!", то "Слей воду!", то "Жди!"
"Уходи!", "Не влезай!", "Порошок, не входи!".

Есть пробел в этом жанре, пустое окно,
Не дано как стареть, помирать как должно,
Вот и маемся, словно бычок на цепи
Их встречаем врасплох на дороге, пути.

Я иду и иду, по скрипучим ступеням,
По неверным полам, в каждый шаг свой не веря
И стопой беспокойной как жало змеи
Чертят, правят, лукавят… маршруты мои.

Подо мною толпа, надо мной небеса,
В выси правит Господь, а под ним – словеса.
Я уже понимаю стремительный взлёт
Тени графа Оргаса… последний полёт.

Всё, что вижу, терзает мильоном заноз,
Каждый звук – словно молот, вколоченный в мозг.
Обоняния нет, слух угаснет вот-вот,
Под ногами прямая. Где же мой поворот?

Я иду и иду в тишине и во тьме,
Верно всё разрешилось на земле и во мне.
Здесь есть запахи, звуки не давят, не жгут,
С тихим звоном мохнатые звёзды плывут.

Где кончается "Я", и взрастает "Они",
Где исходит на нет громогласное "Мы"?
Где ютится "сейчас" и гремит "никогда",
Где в песок утекает глупое "навсегда?

Где звенят мириады осколков "люблю"?
Где визжат в чехарде все "могу-не могу"?
Где сгрузил самосвал "должен", "надо" и "стал"?
Все места эти я не нашел, хоть искал.

Как ветвятся хвосты у простецкого "ты"?
"Ничего" или "всё" как наводят мосты?
Где берлога холодной личины "отнюдь"?
Как вообще его носит... уж не обессудь?

Гда стоят штабеля всех "Ура!" и "Пора"?
Где болота "не знаю", "не помню", "не я"?
Все вопросы прилежно в тетрадь записал,
Словно памяти груз в корешок затолкал.

Клеть и стойло, поилка и привязь с кольцом,
Километры вольеров, поставленных набок,
Жердь, качалка и зеркало с детским звонком,
Прочность стен не бетоном, а впечатанным знаком.

Жизнь на выдохе, сидя и ноги поджав,
Отстегнув все протезы, чтоб они не мешали,
Отключив все живое, культёю убрав
Череп, сердце, язык в шкаф, дабы не пропали.

А в зазорах, что между тобой и стеной
Бодро пазухи робот прочистит, промоет,
Свет включится без рук, только вот немотой,
Только ею одною с тобою поспорит.

Если может быть что-пошлее того,
Что приговоренный сам землю копает,
Разве только эрзац вожделенья всего,
Склеп и гроб, смерть при жизни... напоминает.

Треск рекламы и лент новостных серпантин,
Чат рабочий, семейный, кружковый и школьный,
Планировщик событий, где ты не один,
Каждый шаг по часам, в распятьи безвольном.

Надо всем простирается чувство вины,
Проработка, эмпатия, нежность к животным,
Дети все мудрецы, они жизни полны,
В этом графике дел разномастном и плотном.

В каждом шаге потребна поддержка, рука,
"У тебя все получится!", "Я рядом с тобою!",
А у нас прям сейчас день рожденья кота
И я маюсь с подарком, с его… красотою…

Все, что раньше Вавилов другой описал,
Как отбор, он на страже стоит видовом,
Наизнанку развернуто, вид сей пропал,
Вымирания карты на столе игровом.

Вырожденцы в цветных волосах и без пола,
Пол-сотлетние дети с трехлетней душой,
Всё - пупы нашей бедной планеты, влекомой
В бездну небытия, в тропик рака пустой.

Всем любовь подавай, да ходи все кругами,
И собою вскорми их дыры пустоту,
Да снеси ж ты всю эту паскудность, цунами,
До последнего камня, пожалуйста, всю!

Да, картина проста, инвалидность тотальна,
Нет лекарств, что излечат гнусавый порок,
Мне не жалко всех тех, кто списан, реально,
Жалко только детей, но и им дай лишь срок.

Братцы! Всех похоронят младых или старых,
Всем уже уготована личная боль.
Ну, а смерть, да и боль на какое-то время
И не повод платить жизнью как таковой.

И под звон пустоты, не набат, не пасхальный,
И не рынды пожарной команды трезвон,
Вдаль плывёт утекает купол храма сусальный,
Тишину порождает лишь малиновый звон.

Как Высоцкий нам пел: "Вроде все как всегда,
То же небо опять голубое..."
Да, конечно, все так, только вот ведь беда,
Это я не вернулся из боя...

Сколько песен сложил и стихов одолжил
Это, право, сегодня пустое...
Вы простите меня, я чуть-чуть не успел
И сегодня не вышел из боя...

Было много сражений, в достатке побед,
Но они как одна над собою...
Так хотел показать что за пазухой нёс,
Только вот, не вернулся из боя...

И не то, чтоб скорбел по себе самому,
Битва мальчикам - дело благое,
Жаль детей не обнял и жену не прижал
К сердцу, которое было живое...

Даже лучше, что оси не двинутся с мест,
Звуки скрипки споют про былое...
Не взовьются ветра и не дёрнется лист
Всем когда-то не выйти из боя...

Мягкое солнце августа проникает
В мое окно, золотя переплет.
Высь неба, как моря гладь убегает
Дальше взора, дальше жизни, дальше меня.

Как в детстве летит ко мне шум листвы,
Тарахтение баржи доносит Волги плеск,
Счастье... миг тихой музыки жизни
Её пульсы и вздохи, шорох и сопенье.

Недвижим, с закрытыми глазами зрю,
Обращённый в слух, втягиваю порами Вселенную,
Время , Пространство, Скорости, бозоны и мюоны,
Я прошлое и настоящее, я все времена.

Я все люди мира, все твари и цветы,
Я ненависть и любовь, я Мать и Отец,
Я музыка и шум, я хаос и логос,
Я совмещаюсь со контуром себя

Чёткость линий, за окном фотография со звуком
Цикад в опускающемся холоде надвигающейся ночи.
Мгновенье между вдохом и выдохом,
Тишина между биениями сердца.

Если жить – только здесь, на вершине мира,
В союзе облаков и крон деревьев,
В импрессионизме природы и скоротечности сущего,
В мире моего воздуха, моей тишины

…с розой и Маленьким Принцем

Ты с вопросом ко мне
Со слезою в глазах,
Ты с молчаньем моим
Помириться не можешь.

Я жесток, беспощаден
И не ведом мне страх
От крушенья мечты...
Я преступно не сложен.

Мне же просто нести
Края раны сжимая,
Силы на междометья
Отдать не желая.

Мы потом скажем все,
Мы потом изольемся,
Когда талой воды
Луж весенних напьемся.

Я не верю словам, я не верю глазам,
Я не верю в колоде сокрытым тузам.
Я не верю в тебя, сегодняшний век,
Я не верю тебе, мой родной человек.

Я не верю в столпы, имена и иконы,
Я не верю в каноны, сладострастия стоны,
Я не верю в стихи, поэмы, памфлеты,
Я не верю в затёртые пальцем сюжеты.

Я не верю лицеям и лицедеям,
Я не верю в асклепиев и панацеи,
Я не верю Сократу и технократам,
Я не верю понтифику и Герострату.

Я Канту не верю и в императивы,
Я не верю сонатам, мотетов мотивам,
Я не верю Эйнштейну, Ферми, Нильсу Бору,
Я не верю в Валлгалле сидящему Тору.

Я не верю в величие муз и сонетов,
Я не верю в поэтов, кавалеров, корнетов.
Признаю как молитву, как морок и сон
Лишь рождения крик и предсмертный наш стон.

Разгоняя тень, отгоняя лень
Проживу всю жизнь как последний день.
Не считаясь в дым разбазарю слов,
Не воде, родным кину темень снов.

Досижу застолье пьяным до утра,
Песен позабытых вспомнить мне пора.
В утреннем дурмане воздух как хрусталь,
В это чистом храме ничего не жаль.

Зачитаюсь книгой, надышусь свечой,
Насмотрюсь в окошко, в дымку над рекой.
Скрип ступеней лестницы, шорохи листвы
Мне расскажут кто я, почему все мы.

Насмотрюсь в глаза твои и кизилы губ
Мне прошепчут ласково, что я нежный друг.
У кровати детской просижу всю ночь,
Сына, сына, доченек, близнецов точь-в-точь.

Вот и день как крошево сам себя избыл,
В нем не понарошку я и любил и жил.
Даже если он такой хоть один да был,
Значит не напрасно я в мир наш приходил.